Михаил Кураев - Саамский заговор [историческое повествование]
С острым критическим выступлением вышел на трибуну сержант Шитиков, начальник четвертого отдела.
Когда готовился партактив, сержант Шитиков, самый веселый и безотказный член парткома, сам вызвался выступить по «саамскому заговору». «Знаю я этого Михайлова, карьерист и пройдоха, не зря же его из Ленинграда поперли…»
На трибуну Шитиков поднялся легко, как вбегает на ринг боксер, уверенный в своей победе.
— Товарищи, что я хочу сказать… — он всегда начинал свои выступления по-свойски, что заставляло коллег переглядываться и улыбаться. Но сегодня было не до улыбок. — Вот передо мной выступал сержант Кучер. Хорошо говорил, по-чекистски прямо, но я с ним не согласен. — Шитиков знал, что в этом месте зал замрет. И зал замер. А президиум насторожился, и лица, раскрасневшиеся от долгого сидения и напряжения, словно красные флаги под ветром, повернулись разом в сторону трибуны.
— Да, не согласен! — стоял на своем бесстрашный Шитиков. — Говоря о вопиющих нарушениях при проведении репрессий на Кировской железной дороге, сержант Кучер сказал: «Партия с особым вниманием относится к транспортникам». Нет, товарищ Кучер, партия ко всем, ко всем относится с особым вниманием!
Последнюю фразу Шитиков выкрикнул так задорно, что зал облегчился бурной овацией. В президиуме одобрительно улыбнулись и обозначали аплодисменты вялым сближением ладоней, изрядно натруженных во время основного доклада.
Теперь можно было перейти к делу.
— Я не случайно подчеркнул: ко всем. Речь пойдет о саамах. Да, и к ним, маленькому племени, затерявшемуся на необъятной территории нашей Родины, партия тоже относится с особым вниманием. И это не просто слова. Правильно сказал наш первый секретарь обкома товарищ Иван Максимович, — для сердечности Шитиков вдруг забыл фамилию первого секретаря. — Органы вырвались из-под контроля партии, и Михайлов туда же. Товарищ Елисеев, бывший секретарь Ловозерского райкома, не раз сигнализировал о том, что начальник Ловозерского РО НКВД младший лейтенант Михайлов устроил чуть ли не охоту на саамов. Как иначе назвать этот пресловутый «саамский заговор»?.. Партия нас учит о том, что поспешность и увлечение, как сказал Иван Максимович, порождают ошибки. Но «саамский заговор» не ошибка, не результат поспешности и увлечения. Так что же это? Не хочу брать на себя роль судьи, пусть суд скажет, что такое «саамский… с позволения сказать… заговор». Грубо исполненное дело сразу навело сомнение в Ленинграде, вот и пришлось Михайлову ехать в Ленинград, где он это дело доделывал и проталкивал.
До Михайлова, только начавшего обживаться в Мончегорске, уже стали доходить разного рода сведения о готовившемся партактиве. Он и сам готовился ехать в Мурманск с выступлением о вопиющих нарушениях закона, творившихся до его приезда в Мончегорске, утопавшем в дымах пущенного в срок металлургического комбината. Неожиданный обыск в его служебном кабинете, отстранение от должности и уже не приглашение, а вызов в Мурманск на партактив рвали вострепетавшее сердце Ивана Михайловича на части. Он не ждал для себя ничего хорошего, но меньше всего он был готов к тому, что «о саамах» заговорит Шитиков. Вадька, у которого уже вместо крови по жилам должен течь коньяк, влитый в него другом Ваней Михайловым!
— Я считаю, — сказал товарищ Шитиков, — что проходившие по делу о так называемом «саамском заговоре» арестованные и понятия не имели о наличии какой-то там контрреволюционной организации. Да, они являлись просто антисоветскими элементами. Органы просто так никого не арестовывают, а вот показания о своей принадлежности к организации дали в результате применения Михайловым физических методов… С начала операции, и в особенности под конец ее, имело место грубое нарушение процессуальных норм. Методы следствия с начала операции, и в особенности под конец ее, были извращенными, а именно: к арестованным применялась «стойка», продолжительность допросов доходила до шести-семи суток. Физические методы воздействия далеко не ко всем, но к значительной части применялись. Кстати, не будем закрывать глаза, ведь и у нас по инициативе Янишевского была организована для «стойки» камера номер семнадцать, здесь обвиняемые длительное время стояли. И дело не только в Михайлове. Давайте вот здесь, в этих стенах, перед лицом первого секретаря обкома сознаемся: таков был стиль работы в нашем управлении. В частности, я сам по указанию Гребенщикова, Тищенко и Уральца ездил в Полярный район, устанавливал там финнов-перебежчиков и арестовывал их по заранее заготовленным ордерам. Арест прокуратурой санкционировался после факта, когда привозил людей, примерно через десять-четырнадцать дней. Но это к слову. — Слово это было совершенно необходимо, чтобы кто другой не вздумал рассказать о его делах в Полярном районе, как он его «чистил». — Саамская повстанческая организация из тридцати семи человек — «липа». Всем им «криминировалась» шпионская деятельность и повстанческая. Причем в деле было явное несоответствие. Из материалов следует, что двое ученых, Чертков и Лужневский, были вербовщиками и чуть ли не заправилами «заговора». А они даже под суд не пошли! Почему? Да потому, что так захотелось младшему лейтенанту Михайлову. Все «дело ловозерской повстанческой организации», вскрытое начальником Ловозерского РО НКВД Михайловым в Ловозерском районе и проходившее как «саамский заговор», построено на явных фальсификациях. Например. У этих «повстанцев» изъято оружие, которое они получили по долгу своей службы. Это оружие было все сфотографировано и приобщено к делу. Винтовки ведомственные, не то леспромхозовские, не то зверосовхозовские. Опять-таки если посмотреть на дело, то видно, что обвиняемые архи-безграмотны, полуграмотные и малограмотные, хорошо еще, если могли нацарапать фамилию, а протоколы-то у него исключительно грамотного качества. Почему? Да потому, что все эти протоколы — результат творчества Михайлова и его пособников. Все протоколы, написанные Михайловым, приводились в «культурный» вид. Все там было: и шпионы, и диверсия, и террор, и все что хочешь, чуть ли не покушение на руководителей государства в Кремле. Но протоколы-то подписаны! Что делал Михайлов? Читал неграмотным протокол как отрицательный, тот подписывал тремя буквами, вот вам и «признательные показания»! Даже очные ставки проводились по заранее подписанным протоколам. Сейчас уже установлено, что у обвиняемых Саразкина, Юрьева, Осипова и Герасимова произведена приписка огнестрельного оружия уже после произведенного обыска. Это что, стиль работы чекиста? Контрреволюционная диверсионная деятельность документально не подтверждена, а основана только на показаниях самих обвиняемых, что не является доказательством. Известно, как эти доказательства добываются. Заканчивая, хочу сказать, что в период руководства Гребенщикова и Тищенко было, так сказать, ликвидировано несколько крупных «формирований», которые, если их просмотреть, тоже окажутся явно дутыми. Но об этом пусть расскажут те, кто был к ним поближе. Очень своевременно вышло постановление ЦК и Совнаркома, пора очистить наши ряды от пробравшихся врагов и диверсантов!
Хлопали от души и в президиуме, и в зале, особенно в зале, потому что никого, кроме тех, кого и так поименовал «во второй половине доклада» Иван Максимович, он не назвал. Когда он шел на место, ему жали руку.
В конце совещания было принято решение, как и полагается по Уставу ВКП(б), рекомендовать первичной парторганизации МО УНКВД, пользовавшейся правами райкома, исключить ряд товарищей из партии, арестовать и возбудить судебное преследование по фактам нарушения советской законности.
С партактива руководители и сотрудники МО УНКВД, поименованные во второй половине доклада и подвергнутые суровой критике со стороны здоровой части организации, домой не пошли.
Дело Михайлова было выведено в особое производство.
В ходе следствия к Михайлову, Ивану Михайловичу, была применена «стойка», одни говорили, что выдержал только одиннадцать дней, другие говорили — больше. В конце концов все-таки ему пришлось чистосердечно признаться по всем пунктам обвинения, составленного на основе тщательно проведенного сержантом Шитиковым анализа его, с позволения сказать, деятельности. После недолгого разбирательства, получив чистосердечные признания самого Михайлова, провинившемуся чекисту назначили семь лет лишения свободы с содержанием в лагере общего режима. Так что Великую Отечественную войну Иван Михайлович встретил за колючей проволокой, как и День Победы. На свободу вышел Иван Михайлович в 1946 году, по амнистии в честь победы, отбыв в заключении из семи лет по приговору только пять лет и десять месяцев.
Такая вот история…
Примечания
1
